Возраст 16+
Цели и задачи:
- Знакомство с биографией и творчеством писателя.
- Воспитание любви к себе и своим ближним, несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства.
- Показать, что роман и сегодня затрагивает проблемы молодежи.
- Заставить задуматься о судьбе подростка, попавшего в трудную, жестокую атмосферу воспитательно-трудовой колонии.
- Показать роман как остросоциальный, динамичный.
- Научить жить по законам сострадания, добра, умению откликаться на чужую боль, быть неравнодушным, в любой ситуации оставаться человеком.
Оборудование: ноутбук, колонки, экран.
Оформление: цитаты из произведения, портрет автора
Показ отрывков из фильма «Одлян, или Воздух свободы»
ХОД МЕРОРИЯТИЯ
Вступительное слово библиотекаря, рассказ о биографии писателя.
Далее идет рассказ о произведении. Ставятся вопросы учащимся о том, зачем автор поднимает такую тяжёлую для восприятия тему и нужно ли подросткам знать эту часть нашей жизни. С волками жить, по- волчьи выть. Правильное ли это утверждение? Ответ учащиеся могут дать в конце урока.
Библиотекарь:
Кажется, уже нет больше сил ужасаться. Уже не принимает душа того страшного, что продолжает открываться нам из публикаций последнего времени – художественных и документальных – о нашей прошлой и настоящей жизни.
Кто спрашивается, не знал, что в нашей стране существуют так называемые исправительно-трудовые колонии для малолетних преступников, а проще малолеток? Да все знали и спокойно воспринимали. Как же без них, если столько плодится нечисти, которой что убить, что ограбить или изнасиловать – ничего не стоит.
Подростки, дети по существу, - ну и что? Ну и что, что малолетние? Преступники же! Раз посягнули – должны расплачиваться, должны исправляться и перевоспитываться. И не среди нас, праведных, а среди себе подобных, падших и замаранных. Прежде чем вернуться в нормальное общество, пусть сначала одумаются, людьми станут.
Только станут ли?
Если есть на земле ад, то имя его Одлян – вот что думаешь невольно, читая роман Л. Габышева «Одлян, ил Воздух свободы», который был напечатан в журнале «Новый мир» в 1989г., и, к сожалению, ни разу не переиздававшись. Роман не роман, скорей документальное повествование с некоторыми попытками художественности.
Вот что написано в предисловии этого романа от писателя А. Битова «…Однажды осенью 1983 г. меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял коренастый молодой человек странного и грозного вида, с огромным портфелем. В портфеле у него был роман, который он просил напечатать.
- С чего вы взяли, что я могу вас напечатать? Я себя не могу напечатать! – вспылил я.
- Полмилионна ваши.
- Чего-чего?
-Но ведь миллион-то за него заплатят! – сказал он уверенно.
«Неужто такие бывают? » – подумал я.
Он достал из портфеля шесть папок. Боже! Такого толстого романа я еще не видел- Больше 800 страниц, - сказал он с удовлетворением.
- Послушайте, вы сколько сидели?
- Пять лет.
- А сколько писали?
- Ровно год.
- И хотите, чтобы я прочитал за один день?
- Так вы же не оторветесь.
Ни тени сомнения.
- А кто еще читал?
- А никто.
- Так откуда же вы знаете?
Прежде чем уйти, он заставил меня тут же раскрыть рукопись! И я не оторвался. Как легко зато отступили от меня мои собственные беды! И никто потом не отрывался из тех, кто читал…
Вот уже пять лет эпизоды этой книги стоят перед моими глазами с тою же отчетливостью. Будто они случились на моих глазах, будто я сам видел, будто сам пережил».
Это повествование – о зоне. Воздухом зоны вы начинаете дышать с первой страницы и с первых глав, посвященных еще вольному детству героя – Кольке Петрове.
«Коле не было пяти лет, когда он впервые до беспамятства напился. К ним нагрянули гости. Отец посадил его на колени, и разговаривая с гостями и не обращая на Колю никакого внимания, пил водку, все больше оставляя ее на дне стопки. А маленький Коля допивал остатки, крякал, как взрослые, и, нюхая хлеб, закусывал. Ему стало плохо, он залез под кровать и блевал там.
После того первого похмелья Коля не переносил запаха спиртного лет до 1. А потом старшие пацаны приучили его к вину и бражке.»
«Все детские воспоминания Коли были связаны с воровством. Он не помнил, чтобы маленьким играл в какие-нибудь игрушки, но зато отлично помнил, как он, шестилетний, наученный пацанами, лазил по крышам и воровал вяленое мясо.
Из всех деревенских детей Коля был самый шустрый. Летом он ходил в одних трусах и был загорелый, как жиган. Так его и прозвали – Жиган. В пять лет у него появилась первая кличка».
«Коле было шесть лет, когда он со своим соседом-тезкой, Колькой Смирдиным, зашел к Ваське Жукову. Васька был самый старший, ему шел 17год. …Васька сходил в комнату, взял одноствольный дробовик и, показав Коле патрон, заряженный только порохом, сказал:
- Поцелуй у котенка под хвостом.
- Не буду, - сказал Коля.
- Если не поцелуешь, я стреляю тебе в глаз. Считаю до трех: рас-с-с…- начал считать Васька.
Что такое ружье, Коля знал. Но никак не думал, что Васька в него может стрельнуть.
… От конца ствола до лица Коли было два шага. Коля не моргая смотрел в отверстие ствола. Васька, сказав «три», нажал на курок. Но он промазал: целясь в упор, попал ниже глаза, в скуловую кость. Коля сознание не потерял и, посмотрев в испуганные глаза Васьки, сказал:
- Ох, Васька, тебе и будет.
Пацаны подскочили к нему, взяли под руки и вытащили на улицу. Коля потерял сознание. Мать повезла сына в больницу, но хирург зашил рану вместе с пыжом. На пятые сутки Коля пришел в сознание и спросил мать:
- Мама, почему я живой – а не вижу?
Медленно, очень медленно зрение возращалось к Коле. Но только одного, правого глаза. А рана на левом не заживала. Из-за пыжа глаз вытек».
«У Коли была кличка Ян, которую ему дали еще в третьем классе. Как-то Колю с его дружком старшеклассники пригласили в свой класс. Когда начался урок, пацаны спрятались род парты. Как только учительница истории объявила, что сегодня расскажет о чешском национальном герое полководце Яне Жижке, который в бою потерял один глаз, парень, под партой которого сидел Коля, достал его за шиворот и сказал:
- А у нас есть свой Ян Жижка.
С того времени Колю все и стали звать Ян Жижка, но через год-другой фамилия полководца отпала и его кликали просто Ян».
Итак, к возрасту 15 лет на счету Кольки с десяток краж.
«Со старшими пацанами Коля лазил по чужим огородам. Но вскоре он превзошел своих учителей и приноровился красть покрупнее: в школу не раз залезал, приборы из кабинетов крал, а потом и вещи из школьной раздевалки.
Много раз милиция хватала его по подозрению, но он ни в чем не признавался».
Но, как гласит народная мудрость, сколько веревочке ни виться… После очередной кражи следствие, суд, колония, все как положено, не он первый, не он последний. И вот мы теперь можем заглянуть в этот подневольный мир, взглянуть на него не просто глазами заключенного, но глазами осужденного подростка, который должен так или иначе освоиться в нем, найти и здесь свое место.
Тюремно-лагерный мир – мир насилия, где торжествует сила и подлость, где понятия чети, достоинства, уважения не только не принимаются во внимание, но и не имеют никакой цены. Они – из иного измерения. Здесь же все направлено на то, чтобы унизить человека, поставить его на колени, внушить ему, что он ничто, мразь, пустое место.
Издевательства обрушиваются на Кольку, начиная с первых же страниц романа, с первого тюремного дня.
«Ребята встали с кроватей, и цыган сказал:
- Тэк-с…Значит, в тюрьме ты в первый раз. А всем новичкам делают прописку. Слыхал?
- Да, слыхал. – Но в чем заключается прописка Коля не знал.
- Ну что ж, надо морковку вить. Сколько морковок будем ставить?
Ребята называли разные цифры. Остановились на 30: 20 холодных и 10 горячих.
- А банок с него и десяти хватит.
Морковку из полотенца свили быстро. Ее вили с двух сторон, а один держал за середину. То, что они сделали, и правда походила на морковку. Цыган взял ее и ударил по своей ноге с оттяжкой.
- Н-нештяк.
Посреди камеры поставили табурет. Один пацан, Смех, затылком закрыл глазок, чтобы надзиратель не видел, что будет здесь происходить.
Коле приказали ложиться, он перевалился через табуретку. Руки и ноги касались пола. Парень взмахнул морковкой и что было силы ударил Колю по ягодицам. Ребята наказывали бить сильнее. Задницу у Коли жгло. Удары хоть и были сильные, но терпимые. Он понял, что морковка хлещет покрепче ремня. Кончил бить один, начал второй. Осталось десять горячих. Конец морковки чуть не до половины намочили.
- Держись, - сказал цыган Коле.
Мокрая морковка просвистела в воздухе и, описав дугу, обожгла Коле обе ягодицы. Цыган бил сильнее. И бить не торопился. Свое удовольствие растягивал. Ударив три раза, он намочил конец морковки еще, повытягивал ее, помахал в воздухе и, крякнув, с выдохом ударил. Только у Коли стихла боль, как цыган взмахнул в последний раз, попав, как и хотел, самым концом морковки. Такой удар был сильнее. Но вот морковка в руках у белобрысого…
Коля понял, что били вначале слабые, а теперь надо выдержать самое главное. И не крикнуть. А то надзиратель услышит. Коле Петрову было неловко лежать. Из его рта пока не вылетел ни один стон. Вот потому его хлестали сильнее, стараясь удачным ударом вырвать из него вскрик. Чтобы унизить. Упрекнуть. Коля понимал это и держался. Их бесило, что пацан не стонал. Им хотелось этого. Они ждали стона. Последний удар был самый сильный. Казалось, в него вложена вся сила. Но стона нет. Белобрысый отдал морковку, чтобы к ее концу привязали кружку, и сказал:
- Молодец, Камбала. Не ожидал. Не то что ты, Смех!
Смех с ненавистью взглянул на Петрова. Он перед Камбалой унижен. Перед этим одноглазым.
Поставили Коле и банки. Он выдержал. Ни стона. Задница горела, будто с нее сняли кожу. Его еще ни разу так долго никто не бил. Белобрысый и двое ребят остались довольны Петровым. Так терпеть должны все. Но двое, цыган и Смех, были разъярены и возненавидели его».
А что же воспитатели? «Прописку сделали?» - деловито спросил у камеры старший воспитатель- майор Рябчик. Ему, воспитателю, изуверы нужны и выгодны. Уж они вместе с ним так «воспитают» унижением попавшего в заключение новичка, что он либо станет тишайшим, лишенным человеческого достоинства доходягой, либо уж так озвереет, что и сам охотно «опустит», а то и «замочит» кого угодно.
Как показывает автор «Одляна», администрация старается не вмешиваться в отношения, складывающиеся между заключенными, более того – ее устраивает стихийно формирующаяся иерархия, когда сильные держат в страхе и трепете слабых, избивая их за малейшее неповиновение или провинность.
Вот как в романе описывается земляк Кольки, по кличке Амеба:
«Амеба был забитый парень, который исполнял команды почти любого парня. За 2 года, которые он прожил в Одляне, из него сделали не то что раба – робота. Амеба шагом никогда не ходил, а всегда, даже если его никуда не посылали, трусил на носках, чуть-чуть наклоняя тело вперед. Его обогнал бы любой, даже небыстрым шагом… Его лицо не выражало ни боли, ни страдания, а глаза – бесцветные, на мир смотрели без надежды, без злобы, без тоски – они ничего не выражали. Одно ухо у Амебы было отбито и походило на большой неуклюжий вареник. Грудная клетка у него давно была отбита, и любой, даже слабый удар в грудь доставлял ему адскую боль… У Амебы были отбиты почки и печень, и ночью он мочился под себя».
В колонии «Одлян», куда попадает Колька, властвуют так называемые активисты: «роги», «бугры», «помогальники» и «воры» - лидеры преступного мира. Именно на активистов делает ставку начальство для поддержания дисциплины, суля кому досрочное освобождение, кому послабление режима или еще что-то. Не трогают «активисты» только «воров». Вся прочая масса заключенных – мальчики для битья, объект произвола. Битья в буквальном смысле.
Только прибывшего в колонию Кольку сразу же приспосабливают к делу – мыть полы, хотя по неписанным правилам, месяц он может этого не делать. И Колька пытается противиться, чтобы не потерять уважение ребят. И тогда его начинают «обламывать». Проще говоря, бьют. Но как?
Тут уже, можно сказать, наработана целая техника, передающаяся от одного поколения к другому. Те, кто метит в «бугры» или «роги», заранее начинают тренироваться, благо есть на ком. Герою романа Л. Габышева в полной мере удалось это испытать на себе.
«- Не будешь, говоришь, - промычал бугор и, сжав пальцы правой руки, ударил Хитрого Глаза по щеке.
В колонии кулаками не били, чтоб на лице не было синяков, а ставили так называемые моргушки. Сила удара была та же, что и кулаком, но на лице никакого следа не оставалось.
Удар был сильный. Хитрый Глаз получил в зоне первую моргушку. У него помутилось в голове.
- Будешь? – спросил Бугор.
- Нет.
Бугор поставил Хитрому Глазу вторую моргушку.
- Будешь?
- Нет.
Тогда Бугор поставил Хитрому Глазу две моргушки подряд. Но бил уже не по щеке, а по вискам. Хитрый Глаз на секунду-другую потерял сознание, но не упал. В зоне знали, как бить, и били с перерывом, чтобы пацан не потерял сознание.
- Ушибать будут до тех пор, пока не начнешь мыть, - бросил на прощание бугор, выходя из комнаты.
Пять дней лупил помогальник Хитрого Глаза. Иногда ему помогал бугор, иногда рог отряда санитаров. Дуплили его не жалея. Ставили моргушки, били по груди, почкам, печени».
Бьют за отказ что-либо сделать, за двойки в школе, бьют кулаками, палками, бьют по рукам, голове, груди, почкам и печени, так что к моменту освобождения подросток рискует стать инвалидом.
Да надо ли сопротивляться? – спрашивает себя измученный Глаз, как прозвали Кольку в колонии.- Стоит ли, если он рискует при этом потерять все свое здоровье? И ответив себе, что не стоит, медленно, но неуклонно начинает повторять путь Амебы.
Поразительна и страшна эта тупая, воспринимающая покорность: «Хитрый Глаз поднял руки…», «Бугор поставил Глазу еще две моргушки по вискам, и он опять крепко кайфанул…». И это не только его участь. «Активисты» или «воры» могут поставить по стойке смирно целый отряд малолеток и дуплить их палками так, что некоторые, не выдерживая, начинают падать, терять сознание.
В том и трагедия, что такую покорность диктует безвыходность положения. Подростки знают: взбунтуйся кто – будет только хуже. Единственная возможность – искать перемены участи, любым способом выскользнуть из Одляна. Мальчишки готовы на что угодно – отрубить себе руку, отравиться, готовы взять на себя чужие преступления или пойти на новые, - лишь бы вырваться из Одляна, этого ада, этой страшной мясорубки. Если не навсегда, то хотя бы временно – в больницу или на доследования…
«Вечером, после работы, объявили общеколонийскую линейку. Несколько часов назад на работе было совершенно преступление. Три новичка, прибывшие 2 недели назад, не могли смириться с порядками в колонии и решили во что бы то ни стало вырваться из нее. Они договорились между собой, что двое из них иглами, которыми сшивают диваны, нанесут несколькоран третьему. За это их раскрутят. Добавят срок и увезут в другую колонию. А потерпевшего отправят в больничку. Он будет отдыхать на больничной койке, а они балдеть в тюрьме.
Спрятав под робу иглы, парни направились в туалет. Такими иглами можно проткнуть человека насквозь. Ребятам не хотелось колоть Толю, но они договорились, и надо исполнять, иначе с Одляна не вырваться.Жить им тогда до 18 два года. А парням не хочется, чтоб им отбивали грудь, опускали почки…
…К туалету приблизились, громко разговаривая, воспитанники. Колоть надо сейчас, или все сорвется. Всех троих бросило в жар. Игорь с силой ударил иглой Толю в плечо. Толя даже не застонал. Лишь покачнулся от удара. Следующий удар нанес Миша. В бок. Толя не закричал. Он рад, он был до ужаса рад, что его наконец покололи. Игорь и Миша сделали еще по одному удару, в бок и в живот. Толя так и не издал ни звука».
Толя отправили на машине в больницу, а Игоря и Мишу в штрафной изолятор. И вот перед строем хозяин выставил Игоря и Мишу и сказал: «Вы знаете, что сегодня на работе произошло чэпэ. И какое чэпэ!... Двое негодяев иглами искололи парня. Мы отдадим их под суд. Но чтоб другим не повадно было, мы должны их наказать. Я объявляю им наряд вне очереди, пусть они напоследок помоют туалет».
«Несколько сот воспитанников устремились к толчку… Глаз сумел найти брешь в толпе. Ему было хорошо видно и активистов с палками, и старшего лейтенанта, и Игоря с Мишей. Пацаны взяли ведра и подошли к крану. Набрав воды, сделали несколько шагов – и тут на них посыпались удары палок. Били их по рука, спине, бокам. Ведра тут же упали, и их заставили снова набрать воду». И несколько раз пацаны набирали воду и пытались донести до туалета, но на них обрушивались удары березовых палок. Били их куда попало, минуя лишь голову, а то таким дрыном можно и череп раскроить. Удары сыпались со всех сторон и уклоняться было некуда. Толпа зверела. Она жаждала крови. Многие ребята выбегали из толпы и пинали Игоря и Мишу. Ведра парни так ни разу и не дотащили до туалета. Ребят избивали, пока Миша не смог подняться. Глаз теперь знал, что такое одлянский толчок.
И Колька решает написать письмо следователю, что он был свидетелем убийства, для того, чтобы его вызвали на доследование. После нескольких попыток ему это удается. Его вызывают на доследование свидетелем (а на самом деле – участником). Он понимает, что ходит по грани, но жажда вырваться из колонии столь велика, что он готов на все. А там будь, что будет!
Но получилось не так как он хотел. При свидании с сестрой, Колька проговорился, а его разговор был записан на пленку.
«- Ну, Колька, будешь честно говорить? – весело сказал начальник Бородин.
- Что честно говорить?
- Все, как было дело. С кем ты совершил преступление.
… Глаз молчал.
- Ну, что ж, пошли, - Бородин встал, - прокрутим тебе пленку. Послушаешь себя.
Глаз шел, ничего перед собой не видя. Душа его была стиснута тисками статьи. Срок. Срок. Срок. До пятнадцати. Ему как малолетке до дясяти. Для Глаза сейчас не существовало бытия. Он был вне его. Дуэль он – начальник закончилась. Глаз проиграл».
И поэтому Колька-Глаз решается на отчаянный побег. «Глаз протиснулся к «воронку», подошел к начальнику конвоя, стоявшему к нему вполоборота, хлопнул его по плечу, легонько толкнул и, крикнув: «Не стрелять – бежит малолетка!» - ломанулся. Конвой и зеки остолбенели. Несколько секунд длилось замешательство. Если бы Глаз побежал, не хлопнув начальника конвоя по плечу и не крикнув, за ним быть может, сразу рванули б менты. Но хлопок и крик были как вызов – и конвой растерялся… Начальник конвоя, понимая, что Глаз уйдет, дернул за ним, на ходу расстегивая кобуру и вынимая пистолет. Обогнул угол и на бегу открыл огонь… Ну, еще немного – и угол. Тут раздался выстрел, и Глазу обожгло левое плечо. Он почувствовал страшную боль, у него отнялась рука, и он замедлил бег. Теперь он бежал по инерции и из-за самолюбия, чтобы сразу не остановится – на, мол, бери. Он и раненый, рискуя получить вторую пулю, честь свою не хотел терять. Пусть схватят бегущего».
Его ловят, дают новый, гигантский по масштабам срок. Но теперь, пройдя огонь, воду и медные трубы, после Одляна, после пересылок, тюрьмы, следственного изолятора, с этим новым, почти безнадежным сроком, теперь уже Колька – другой.
Л. Габышев показывает, как его герой постепенно матереет. Он чувствует ту силу, которую ему дает опыт. Он уже не наивный новичок. Отныне он сам будет делать «прописку» новичкам, отбирать у них вещи, самоутверждаясь и находя отдушину в безоглядной удали.
Прежде туманное его будущее тоже как будто яснеет – тюремная дорожка для него проторена. Одлян в его душе, в его крови, зараженных ядом насилия и произвола, унижения и покорности, жестокости и подлости.
Задав вопрос: станут ли людьми попавшие в это «исправительный» механизм подростки? – мы, кажется, получили на него ответ Габышева, причем совершенно определенный: нет, не станут.
Что творится по тюрьмам советским,
Трудно, граждане, вам рассказать,
Как приходиться нам, малолеткам,
Со слезами свой срок отбывать,-
Повествует традиционно жалостливый блатной фольклор. Об этом действительно «трудно…рассказать». Но Л. Габышев смог.
Мероприятие составлено по материалам сети интернет.
Составитель: Бровина М.Н.